Мария Винокурова
Здание гестапо в Берлине на Принц Альберт штрассе, 8. (без даты, 1939-1945 годы) Автор неизвестен. Источник: Бем Ю.О. Гестапо: Террор без границ. М.: Яуза, 2013.

Староста деревни донес, что я партизанка, и меня экстренно отправили в Германию
Переводчик сказал, что я больше не увижу света
Посадили на электрический стул и пропускали ток
Направили в Равенсбрюк, в женский лагерь, где все стукали

Советские подневольные работники в пересыльном лагере Вильгельмсхаген, 12 декабря 1942 года. Фотограф: Г. Гронефельд. Источник: Немецкий исторический музей, Берлин, Инв. № GG N 421/32
НА ИРИ РАН. Фонд 2. Разд. VI. Оп. 8. Д. 13.
Комиссия по составлению хроники Великой Отечественной войны
Беседа с Винокуровой Марией Александровной
Беседу проводит и записывает научный сотрудник Стрелкова Н.К.
г. Нойбранденбург.
Июнь 1945 г.
1. До войны работала приемщицей на шерстепрядильной ф-ке №14, Москва.
2. 1923 года рождения
3. Русская
4. Член ВЛКСМ с 1938 г.
5. Образование – 10 классов школы взрослых.
6. Дом. адрес: Москва, пл. Прямикова, Андроньевская ул. д. 10, кв. 79.
До войны я работала в Москве на шерстепрядильной фабрике №14. Когда началась война, я подала заявление, что хочу идти в армию. Назначили меня в 22 стрелковую дивизию санитаркой. Все время стояли около Вязьмы. При наступлении немцев в 1941 г.[1] я попала в окружение. Человек 150 нас было, хотели организовать партизанский отряд, но не удалось, попали в лагерь [для военнопленных] в Вязьме. Кормили плохо, только 100 гр. хлеба. Народу в этом лагере было столько, что прямо толпами стояли на улице, все бараки заняты, да к ним и не пробраться. Охрана простреливала эти толпы народа, дадут одну-две очереди, стреляют в кого попадет. Два лейтенанта и я, третья, убежали из лагеря. Пошла к Брянску, где жила тетя. Прошла 280 км, но там уже были немцы.
Один раскулаченный кулак[2], который при немцах стал старостой, был очень зол на моего двоюродного брата, который проводил раскулачивание. Этот кулак заявил, что брат партизан. Брата забрали и расстреляли. Имущество тети все растащили. Затем этот староста взялся за меня. Донес, что я партизанка, и меня экстренно отправили в Германию. Попала в Берлин, где работала прислугой у фабриканта Хильгнер. Богато жил: имел свой завод и ресторан[3]. Вставала в 5 ч. утра, ложилась в 12. Стирала, мыла посуду. Познакомилась с русскими эмигрантами. Однажды с подругой стояли на остановке и разговаривали по-русски. Рядом стояла очень миловидная старушка, которая оказалась тоже эмигранткой. Мы познакомились. Она мне стала давать русские книги для чтения. Читала ночью или когда хозяева куда-нибудь уедут.
Хозяин стал за мной следить. В одно прекрасное время будят меня, говорят, чтобы одевалась и вместе с полицаем направили на Александерплац[4], где находилось гестапо.
В гестапо спрашивали, знаю ли я таких-то русских. Я говорю, что знаю. Меня стали допытывать, состою ли я в их подпольной организации, о которой я решительно ничего не знала. Били по щекам, все пуговицы на пальто порвали. Отпустили. Я села писать открытку подруге, чтобы зашла, и еще написала: «Была в гестапо, избили гады. Вероятно, отбили грудь. Но ничего, наши придут – отомстят». Я побежала опустить эту открыточку, хозяин за мной, не пускает. Я передала прохожему мужчине с просьбой опустить ее. Открытка попала в гестапо и я на следующий день была тоже в гестапо. «Открытка твоя?» – спросили. Я ответила, что моя. Стали допрашивать: «Кто гады, кто ваши?». В этот раз били еще сильнее, а переводчик карандашом раздолбил лоб и сказал, что я больше не увижу света.
На другой день направили в тюрьму и каждую неделю вызывали в гестапо и все били, били и били. Однажды ввели меня в комнату, где все наэлектризовано, посадили на электрический стул и пропускали ток[5]. Потом поместили в другую комнату, где была минут 40. Жара совершенно нестерпимая. После таких «процедур» я сошла с ума, была буйно-помешанной. Пробыла в больнице 5 месяцев. По выздоровлении опять направили в тюрьму и опять на допрос. На этот раз бросили в комнату, где стоит в углу одна машина, которая железными руками схватывает, разрывает платье, кладет на скамейку и сама привязывает ремнями, а затем бьет плеткой с резиновым наконечником[6]. Дали мне пять плеток. Я, вероятно, была в обмороке, потому что очнулась в больнице, где пролежала пять недель.
У меня тряслись нервной дрожью руки, голова, все тело. Из больницы опять направили в тюрьму и опять раза три вызывали.
Однажды летом была очень сильная бомбежка Берлина. Стража разбежалась, несколько человек заключенных убежали, но меня поймали и опять посадили в отдельную камеру. 8 ½ месяцев я просидела в тюрьме, но так ничего не добились от меня и направили в карательный лагерь Браншвайг[7].
Вставали в 4 часа утра, до 4.30 нужно успеть одеться, умыться, застелить постель. Обзерка проверяет каждую постель, если не понравится, то бьет, пока кровь не покажется. В 5 часов апель (поверка), стоим 2 часа. Вычитывают номера, читают по-немецки, если прослушаешь, то бьют так, что изо рта кровь идет. У меня был номер 22256. После переклички посылают на работу. Собирали горох, дают задание за столько-то часов набрать столько-то кг гороха. Если не принесешь нужное количество, то бьют. Все вещи отбирали, дают только один комбинезон, без учета времен года. Обед – один литр затирки[8], а если кто хочет еще порцию, то дают плеткой – и обед, две плетки – два обеда.
В этом лагере я была только одну неделю, направили в Равенсбрюк, в женский лагерь, где все стукали. Блоковая заставит снять туфель и им по голове бьет. Одна блоковая так ко мне привязалась, что каждый день ради своего удовольствия меня била. 10 дней я была в лагере, 10 дней она меня била. Затем меня направили в г. Нойбранденбург, в лагерь. Работала на самолетной фабрике. Поставили работать на токарный станок, делала детали для самолетов. Работа очень ответственная и тяжелая. Проработала две недели и сделала 30 деталей брака. Меня посадили в карцер (бункер), пять дней по колено в воде стояла и только два раза дали маленький кусочек хлеба. После карцера перевели бурлить крылья. Увидит обзерка, что плохо работаешь, ударит по голове.
Целый год у меня по всему телу были нарывы, но никто освобождения от работы не давал. А как-то после гриппа отнялись ноги, но в больницу лучше не ходи. Помогала врач Валентина Федоровна, тоже заключенная. Вылечила, тихо, но ходила. В больнице лечить не лечили, а лишь издевались, прописывали смертельные уколы или отправляли с красной книжечкой в крематорий[9]. Я работала без бюллетеня, девушки приведут на фабрику, куда-нибудь в уголочек посадят, чтобы обзерка не видела. Ноги прошли, заболело горло, не могла ни есть, ни пить. С температурой 38-39° ходила, работала.
В апреле обзерка говорит, что нужно эвакуироваться, чтобы не попасть в руки русским бандитам. Погнали весь лагерь. Кушать не дают, питались сырой свеклой. Отошли от города 30 км: как что-то бахнет. Обзерки разбежались и мы втроем убежали. Пришли в деревню, где все население ушло. Переоделись, даже себе вещей понабрали. 1-го мая пришли наши. И вот теперь я на свободе после 3-летней каторги.
[1] Речь идет о начале операции «Тайфун» и наступлении на Москву 30 сентября.
[2] Кулак – термин, использовавшийся в Российской империи для обозначения более зажиточных крестьян. В рамках программы по коллективизации всех крестьянских хозяйств в Советском Союзе сталинский режим приступил к «раскулачиванию» деревень, отбирая все имущество у крестьян, которые отказались добровольно вступить в колхоз. Несколько миллионов крестьян были арестованы или отправлены в трудовые лагеря. Немецкие оккупанты доверяли бывшим кулакам, считая их надежными антисоветчиками, и часто назначали их старостами в оккупированных регионах.
[3] Вид гостиницы Пауля Хильгнера можно посмотреть на открытке 1920-х годов: https://www.ansichtskarten-center.de/pankow/1100-pankow-gasthaus-buergerpark-paul-hilgner.
В 1934 году Хильгнер также купил Seebad Mariendorf по программе «ариизации». Хильгнер был членом партии НСДАП, умер 1 марта 1947.
https://de-academic.com/dic.nsf/dewiki/1268549; https://de.wikipedia.org/wiki/Seebad_Mariendorf.
[4] Имеется ввиду здание берлинской полиции в котором располагались местное отделение гестапо.
[5] О пытках электрическим током в гестапо упоминалось в докладе Французской стороны обвинения на Нюрнбергском процессе.
[6] Описание подобного приспособления не упоминается ни в других воспоминаниях людей, переживших оккупацию, ни в научной литературе. Однако, есть упоминания о том, что немцы применяют технологически изощренные формы пыток. См., например, мемуары Леопольда Треппера – Томин В. Большой шеф Красной капеллы: Беседы с Леопольдом Треппером. М.: Яуза-ЭКСМО, 2005. С. 523.
[7] Возможно, речь идет об исправительно-трудовом лагере в Халлендорфе, который называли «штрафным лагерем». Этот лагерь располагался в 15 км от Брауншвайга.
[8] Затирка – суп из воды и муки.
[9] См.: “Unmöglich, diesen Schrecken aufzuhalten”. Die medizinische Versorgung durch Häftlinge im Frauen-KZ Ravensbrück, hg. Saavedra Santis u. Ramona Wickert (Berlin, 2017).
OpenEdition suggests that you cite this post as follows:
survivorsger (June 18, 2021). Мария Винокурова. Soviet Survivors of Nazi Occupation. Retrieved April 29, 2025 from https://doi.org/10.58079/umox